Первым побуждением Настасьи было — вцепиться зубами в его ладонь, как она уже делала. Но теперь ей было не девять лет. И она просто отвела от своего лица руку Ивара, перед тем кивнув ему — дескать, буду молчать.

И она вправду молчала, только поминутно переводила взгляд с балкона, на котором только что находился её дед, на двери подъезда — из которых валил черный дом. Ни в проеме балконных дверей, ни на выходе из подъезда её дедушка не появлялся. И сёстры Ивара, конечно же, не появлялись тоже.

Никто не выходил из дверей и двух других подъездов дома — не выносил свое имущество. Жильцы даже не пытались самостоятельно тушить пожар или спасать свои вещи. Как видно, такого добра в городе хватало с избытком: и брошенных квартир, и брошенных неновых вещей. Никто не сунулся бы в огонь, чтобы вытащить бывшее в употреблении имущество. И никто не полез бы спасать соседа — если бы даже хорошо знал его. А Настасьин дед всегда держался наособицу. И соседи не просто испытывали безразличие к его жизни или смерти — они даже не заметили бы разницы между тем и другим.

Однако — безразличны эти люди были не ко всему.

Настасья пребывала в таком отчаянном напряжении, что далеко не сразу уловила: в толпе вокруг происходят перемены. Ивар уже несколько раз тянул её за рукав, шепча: «Ну, всё, нам нужно уходить!». Однако девушка только выдергивала руку — и продолжала смотреть на горящий дом.

А когда Настасья догадалась, наконец, оглядеться по сторонам, её окатило волной паники. Все эти люди, сгрудившиеся вокруг — они уже не просто смотрели на них с Иваром. Они медленно, шажок за шажком, брали их в кольцо. Это их молчаливое приближение было почти незаметно глазу, особенно — в ночной темноте, которую только слегка разгоняли языки огня. Настасья догадалась, что их окружают, лишь тогда, когда заметила: между ними и спасительной подворотней, на которую указывал её дед, больше нет прохода. Его перекрывают с полдесятка человек — мужчин и женщин, жадно глазевших на неё и на Ивара.

Настасья подумала: будь хотя бы один из этих людей колбером, она сама и её почти жених уже превратились бы в безликих существ, словно бы слепленных из сырого теста. То, что толпа еще не атаковала их, означало только одно: капсулами Берестова/Ли Ханя никто из их соседей не обзавелся. Считали это пустой тратой денег — пусть и не таких уж больших.

С Глобалнетом или без него, Настасья понимала: те люди, чья внешность могла стать источником наживы для колберов, давно уже перекочевали в специализированные лечебные учреждения. Человеческий генофонд не обладает беспредельными возможностями — Настасьин дедушка не раз говорил об этом. Число по-настоящему красивых людей не столь уже велико относительно общей численности мирового населения — убывавшего теперь быстрее, чем во время средневековых эпидемий чумы. И физическая красота не может гарантированно воспроизводить самое себя. Даже очень красивые родители совсем не обязательно производят на свет красавцев-детей. Стоило ли удивляться тому, что в городе Риге (и в других городах, надо полагать, тоже) за последние десять лет резко поубавилось число людей, которые могли считаться привлекательными аватарами для желающих пройти трансмутацию?

И вот теперь здесь, посреди ночи, одни среди толпы, появились они с Иваром. Когда её дедушка говорил про мышек среди кошек, то он, пожалуй, еще милосердно смягчил краски. Настасья и её друг — они стояли сейчас среди толпы, как жертвы кораблекрушения среди целого племени туземцев-людоедов. Что там Джек Лондон писал про страшные Соломоновы острова? Его бы отправить в 2086 год — с его улыбкой кинозвезды и фигурой пловца!

Все эти мысли промелькнули в голове Настасьи быстрее, чем она успела сделать вдох и выдох. Глаза ей разъедал дым, горло саднило, а кожу на лице словно бы стянуло сухой маской. Однако в голове у девушки внезапно прояснилось, и все её мышцы завибрировали от выплеска горячей силы: адреналин сделал своё дело. Про адреналин — как и про всё остальное — Настасье рассказывал дедушка. И не затем он погиб, чтобы они с Иваром дали себя сожрать. А в том, что он погиб, сомнений у Настасьи не осталось. Их дом пылал.

— Надо уходить, — одним уголком губ выговорила она, обращаясь к Ивару.

И тот, уж конечно, был согласен с ней всем сердцем. Вот только — время для ухода они упустили. Люди в толпе, до этого двигавшиеся медленно и сторожко, теперь уже больше не таились.

— Берем их, пока пожарных нет! — прокричал кто-то из погорельцев.

И все они, словно армия зомби в старом сериале про ходячих мертвецов, прихлынули к Настасье и к Ивару. Те инстинктивно встали спина к спине — как пираты, принимающие оборонительную стойку у мачты. И Настасья пожалела, что дедушка отдал ей какой-то непонятный квадрат в полиэтиленовой упаковке — вместо того, чтобы дать ей свой пистолет.

— Не подходите! — крикнул Ивар и, сорвав через голову черную кожаную сумку, взмахнул ею, как если бы держал в руках кистень.

Нападавшие чуть-чуть подались назад, но — всего на пару сантиметров.

— По ногам их бейте! — крикнул кто-то из толпы. — Чтобы они упали! Только не затопчите их — надо, чтоб их головы остались целы!

Ивар одним движением расстегнул молнию на сумке и принялся шарить в ней, явно ища хоть что-нибудь для защиты. Человек из толпы, стоявший к нему ближе других, попытался ударить его подсечкой по ногам, и юноша только в последний момент заметил это и сумел отпрыгнуть, так что нога нападавшего прошла мимо. И тот, не удержав равновесия, завалился на спину и разразился яростной бранью.

— Погодите, — крикнул кто-то из погорельцев, — у меня есть электротазер! Мне только нужно к ним подобраться…

И в этот момент с балкона — из бывшей квартиры Озолсов — вниз полетел горящий человек.

Глава 4. Мост

27-28 мая 2086 года. Ночь с понедельника на вторник. Рига

1

Пылающее тело рухнуло на толпу — всего в паре шагов от Ивара и Настасьи. Их обоих окатило не просто жаром — их словно бы сунули головами в мангал, где жарились и плевались жиром шашлыки. И этот сытный запах жареного мяса показался Настасье самым жутким из всего, что с ней происходило в жизни.

«Дедушка, ты всё-таки прыгнул», — подумала она. И что-то в её сердце омертвело и уничтожилось при этой мысли.

А между тем